Николай Шунькин. Судьба
Счастливцев смерти не боялся. Будучи проездом в Армавире, он встретил цыганку, которая, взяв руку, сразу сказала, что он — Андрей, имеет жену, дочь, и счастливую фамилию. Поскольку это было правдой, дал ей пятёрку. Цыганка добавила, что он — не местный, приехал в город по служебным делам, задание выполнил успешно, теперь возвращается домой. Это тоже была правда, поэтому Счастливцев, добавив десятку, попросил предсказать судьбу.
— Будущее твоё счастливое, жизнь проживёшь в радости, беда всякий раз будет обходить тебя стороной, — скороговоркой протарахтела цыганка. Счастливцев достал портмоне, вытянул из него ещё десятку и спросил, когда и как он умрёт.
— Когда за кем придёт смерть, касатик, никому знать не положено, скажу только, что умрёшь ты на операционном столе, от операции желудка!
Надо было дать четвертак, подумал Счастливцев, тогда бы я вообще никогда не умер, но денег у него осталось — только на обратную дорогу, и он пошёл на вокзал.
Счастливцев был молод, здоров, как бык, на желудок не жаловался, смерти не боялся, потому в шахту пошёл работать без страха:
— Я умру стариком на операционном столе от несварения желудка, — отшучивался от жены. — Шахта мне вреда не принесёт.
И хотя про старика цыганка ничего не говорила, Счастливцев так часто повторял эту фразу, что, в конце концов, сам поверил в неё и, вообще, не только перестал бояться смерти, но даже стал озорно заигрывать с ней.
Судьба в самом деле была к нему благосклонна, беда обходила стороной. Он выпрыгивал на ходу из клети, ездил на последнем вагоне, перескакивал через движущийся состав вагонеток, выходил из кареты, не дождавшись остановки, катался на конвейерах, заходил в незакреплённые загазированные выработки. Во время взрывных работ, когда рабочие уходили на свежую струю, он отсиживался за породопогрузочной машиной, живописно рассказывая впоследствии, как силён был взрыв, как вокруг него градом сыпались куски породы, и как он чуть не задохнулся ядовитыми продуктами взрыва, пришлось минут на пять задержать дыхание. И всё сходило ему с рук! Впрочем, точнее будет сказать — почти всё, так как несколько раз он всё-таки попадался на крючок судьбы.
Первый звонок прозвенел на третьем году работы в шахте.
Счастливцев с напарником разбирал «ножку» в верхней нише. Напарник, сидевший в самом «кутку», пожаловался:
— Еще ни одной лопаты угля не взял, а уже пять стоек поставил.
Счастливцев посмеялся над ним:
— А я уже пять вагонов угля выгрузил, а стойки ещё ни одной не поставил.
Когда остановился конвейер, напарник спокойно ответил:
— Ты, Андрюха, напрасно рискуешь. Кровля бунит, как бы корж не отслоился. Придётся мне, кроме своей, ещё и твою жену обслуживать.
— Корж меня не возьмёт! Я умру на операционном столе от несварения желудка. Мне цыганка нагадала!
Но корж его «взял»! Пластом породы Счастливцева прижало к почве так, что он правым коленом сломал три ребра, да ещё чуть не задохнулся, когда ребята поднимали тяжеленный корж. Пока его, уложив на два распила, вытаскивали на штрек, ещё терпел. Но когда, за отсутствием носилок, распилы эти водрузили на вагонетку, и покатили её к стволу, Счастливцев ругал матом всех святых, и вместе с ними начальника внутришахтного транспорта: он не предполагал, что вагонетки при движении по рельсам так сильно трясутся:
— Выслугу лет отдам тому, кто вынесет меня на плечах! — кричал Счастливцев. Но на плечах с поломанными рёбрами было ещё больнее. К счастью, кто-то нашёл носилки, и дальше его понесли на них.
Через месяц Счастливцев вышел на работу, даже от акта отказался, ему провели упряжки, и дело с концом! Но выводов из этого случая не сделал. Второй раз попался через два года, уже работая электрослесарем. На вентиляционном штреке не включался «баран», Счастливцев открыл крышку АП, снял блокировку, включил открытый пускатель. Раздался сильный хлопок, Счастливцева отбросило волной к противоположной стороне выработки. Его счастье, что штрек не был загазирован: взорвалось лишь то малое количество метана, которое находилось в полости пускового агрегата, да взрыв пришёлся в грудь, иначе быть бы Счастливцеву слепым, а так только брови немного обгорели.
Но на то он и Счастливцев! Придя в себя, увидел метавшиеся по штреку сполохи слоевых скоплений метана, попытался погасить их курткой, но они, пропадая в одном месте, тут же вспыхивали в другом, и он скорее любовался этим зрелищем, чем тушил пламя. Впрочем, метан быстро выгорел, огонь, сам по себе, без помощи Счастливцева, погас, не причинив никакого вреда. Но и это не напугало Счастливцева, ведь он не мог погибнуть от взрыва метана, иначе грош цена пророчествам цыганки!
Следующие пять лет Счастливцев работал без травм. Он уже заработал подземный стаж, уже серьёзно взялась за него жена, ни днем, ни ночью не давала покоя:
— Хватит, бросай шахту. Куда хочешь, иди, но с шахты рассчитывайся. Не с твоей бесшабашной головой работать под землёй!
Счастливцев закрывал рот поцелуем, а когда вырывалась — рукой, не давая сказать слово, в сотый раз, повторяя байку про цыганку, операцию и смерть на столе от несварения желудка.
Даже закончив заочно техникум, и переведясь работать горным мастером, не стал ни осторожней, ни осмотрительней, ни аккуратней. А судьба продолжала названивать ему по своему потустороннему телефону.
Как-то, спеша на футбол, Счастливцев не стал дожидаться кареты, а решил выехать на гружёном вагоне. На плитах состав отцепился, вагонетки полетели «орлами» по уклону. Счастливцеву чудом не оторвало голову: три часа пришлось выстраивать пирамиду, чтобы освободить его из-под завязавшихся в узел вагонеток. А когда извлекли, он так рванул по уклону на-гора, что за ним никто не мог поспеть. Рабочие только пожимали плечами: в рубашке родился! Только Счатливцев знал, что всё идёт по плану. Умереть под вагонами — такого цыганка не пророчила! Вот на столе — да! А под вагонами — нет. Поэтому, став заместителем начальника участка, Счастливцев старался как можно меньше находиться в нарядной за столом, каждый день опускался в шахту, проводил на участке всю смену, освободив от этой обязанности начальника, который не мог им нарадоваться.
Следующий, и последний, звонок судьбы прозвенел после Первомайских праздников. Лава простояла три дня, в первую смену четвёртого мая бригада получила наряд на восстановление поломанной крепи и зачистку запасной дороги, а Счастливцев поехал проверять готовность лавы к работе по углю во второй смене.
Он зашёл с вентиляционного штрека. Передвигаясь на четвереньках по лаве, зорким глазом фиксировал состояние кровли, посадочной крепи, правильность установки стоек, наличие зазоров для прохода. Рабочие уже зачистили лаву, загрузили углём конвейер, ждали порожняк, чтобы скачать уголь. Счастливцев присел на распил отдохнуть, но в этот момент сначала тихо, почти беззвучно, потом всё сильнее и сильнее, зашумел уголь в рештаках. Это насыпщик включил конвейер лавы, и угольная река, набирая скорость в соответствии с разгоном турбомуфты, устремилась к штреку. Счастливцев посмотрел вверх: рабочие продолжали зачищать лаву, загружая углём рештаки. Все были заняты делом, на него никто не обращал внимания. Он спокойно влез на конвейер, улёгся на уголь и поехал вниз, как делал до этого уже сотни раз.
Счастливцев медленно ехал по лаве и крутил головой влево-вправо, отмечая недостатки, чтобы потом высказать их горному мастеру. Засыпанные доверху углём рештаки, ласкаемые стальной цепью конвейера, убаюкивающе шумели под ним. Счастливцев даже на мгновение вздремнул, но тут же проснулся, направил луч светильника вперёд и увидел то, что больше всего боялся увидеть: метрах в двадцати от штрека было геологическое нарушение. Накануне праздника он сам дал наряд закрепить этот участок лавы всплошную деревянными стойками, но кровля всё равно просела почти до рештаков, в оставшийся узкий просвет весь уголь не проходил, конвейер забучивался на глазах у Счастливцева.
Он бросил взгляд по сторонам: слева и справа стоял частокол из стоек, соскочить с конвейера невозможно. Он упёрся ногами и руками в параллели рештаков, спиной прижался к кровле и попятился назад. Но сверху продолжала течь угольная река, ещё несколько минут назад радовавшая Счастливцева, и он, Счастливцев, был для неё дополнительной помехой. Хуже того, уголь, проходя под ним, упирался в просевшие верхняки крепи, останавливался, с неимоверной быстротой приближаясь к Счастливцеву. Он видел огни штрека. Ещё ближе видел светильник на, казалось, бесцельно качающейся голове машиниста комбайна, но тот был увлечён работой, даже не думал поворачивать голову в сторону Счастливцева.
Счастливцев снял светильник с каски, протянул руку на запасной проход, махал им из стороны в сторону, надеясь, что насыпщик заметит сигнал, остановит конвейер. Но конвейер продолжал работать, уголь всё плотнее и плотнее прижимал Счастливцева к кровле, и он оказался в западне. Ему не было ходу ни вперёд, ни назад, ни вправо, ни влево. Оставалось надеяться на чудо. Но чуда не произошло. Пришедшая сверху глыба породы прошла под Счастливцевым, вспоров ему живот. Счастливцев издал страшный, нечеловеческий крик и от невыносимой боли потерял сознание…
Насыпщик не мог слышать его крик. Рядом гудели два электродвигателя мощностью 110 киловатт каждый, лязгала скребками приводная головка конвейера, шумел текущий нескончаемой рекой уголь, шипели форсунки водяного орошения, в десяти метрах от штрека в лаве работал комбайн и тут же, недалеко от погрузочного пункта, пронзительно визжал вентилятор местного проветривания, как назло, перенесенный сюда неделю назад.
В такой какофонии насыпщик не мог услышать крик Счастливцева. И он его не услышал. Он скорее нутром, каким-то тридесятым чувством бывалого горняка даже не почувствовал, а осознал опасность, нажал кнопку «стоп». Загруженный конвейер лавы остановился. Насыпщик интуитивно заглянул в окно лавы и то, что он увидел, поразило его: метрах в двадцати от штрека, на почве лавы, неподвижно лежал светильник, высвечивая на кровле одну точку.
Опытный горняк знает, что закреплённый на каске светильник находится постоянно в движении. Даже, если шахтёр сидит, голова его непроизвольно меняет положение и свет постоянно колеблется. А если этих колебаний нет, хозяин светильника, либо спит, либо…
По селекторной связи он вызвал комбайнера, тот быстро, на четвереньках, проскочил вверх по лаве, мгновенно оценил обстановку, бегом вернулся к комбайну:
— Кто-то поймался под нарушением. Заблокируй конвейер, срочно топор, пилу, пару брусьев и десяток стоек!
Дав эти распоряжения, машинист комбайна вернулся к пострадавшему. Разгрёб лопатой уголь, узнал Счастливцева, начал подготовку к его извлечению. Подоспели трое рабочих с инструментами, по лаве уже передавали стойки. Увидев на груди Счастливцева кровь, комбайнер отдал новые распоряжения:
— Сообщи дежурному по шахте. Вызови ВГСЧ. Найди начальника участка и горного мастера. Приготовь носилки.
Протянули брусья, укоротили до нужной длины и подбили стойки, начали вырубывать окно для извлечения Счастливцева. Тот отошёл от шока, заревел, как слон, принялся материться самым изощрённым матом:
— Ангидрид твою перекись марганца! Семь восемь мать! Да перекипит твоё молоко на примусе! Три Господа Бога Иисуса Христа! Чтоб тебе два пальца об асфальт! Деву Марию, ангела хранителя, апостола святителя, Николая угодника, Александра завоевателя…
— Заткнись! — коротко оборвал его комбайнер. Но крик, видимо, облегчал страдания Счастливцева, и, поскольку кричать было стыдно, он продолжал материться, но, уже не вспоминая Бога.
Когда вырубили последнюю стойку и начали снимать Счастливцева с конвейера, он, взревев в последний раз, потерял сознание. Его уже положили на носилки, а внутренности продолжали оставаться в рештаках. Комбайнер захватил рукой горячую живую массу, сунул её Счастливцеву под куртку.
На штреке, при хорошем освещении, осмотрел Счастливцева, и его стошнило. За тридцать лет работы в шахте такое он видел впервые. Распоротый глыбой породы снизу доверху живот был забит углём. Кто-то потерял сознание, кто-то отвернулся. Любопытных не было. Комбайнер опрыскал своё лицо водой из канавки, выгреб из полости живота уголь, прикрыл Счастливцева своей курткой. Тот, то лежал молча, без движения, то приходил в себя и начинал материться, отгоняя боль скабрезными словами, то впадал в беспамятство, и нёс всякую нелепицу.
Подошёл горный мастер с рабочими. Для транспортировки пострадавшего снарядили восемь человек:
— На каждую ручку носилок по человеку и бегом к стволу. Остальные бегут следом и подменяют уставших. Его жизнь в ваших руках!
Но на гора с участка пошли все. Слишком страшно было увиденное, чтобы можно было продолжать спокойно работать в лаве. Каждый старался чем-то помочь, носилки выхватывали друг у друга из рук. На полпути встретили горноспасателей. Они работали чётко: одной минуты было достаточно, чтобы сделать несколько инъекций, остановить кровотечение и поставить капельницу. Спасатели переложили Счастливцева на механические носилки и бегом покатили к стволу.
Подошёл начальник участка, велел возвращаться в лаву, но ему никто не подчинился. Работать никому не хотелось, все пошли на-гора. Подошедший заместитель директора по охране труда, для расследования причин несчастного случая взял начальника участка, горного мастера, комбайнера и насыпщика.
Впрочем, расследовать было нечего: было ясно, что пострадавший виноват на сто процентов. Причина одна: езда на конвейере. Геологическое нарушение, посадка лавы, нарушение паспорта крепления, перегруз конвейера — все эти причины сами по себе не могли причинить вреда, если бы Счастливцев не ехал на конвейере. Все знали, что делал он это постоянно, говорили ему об этом не раз, наказывали, — каждый сейчас об этом думал, чувствовал свою вину, но говорить никто не решался. Считали, что это неэтично! Все не раз слышали байку Счастливцева о смерти на операционном столе от несварения желудка, все думали об этом, все знали, что уголь и породу его желудок не переварит, и от этого становилось ещё тягостнее. Никто не мог первый заговорить. Так все пятеро молча, выехали на-гора.
А сильный молодой организм продолжал стойко бороться со смертью. Большую часть времени Счастливцев был без сознания, а когда приходил в себя, вновь матерился, проклинал всех святых и умолял не везти его в больницу, в сотый раз, повествуя байку о том, что он умрёт, как только его положат на операционный стол.
Но на стол его всё-таки положили. Срезали грязную спецодежду. Хирург долго смотрел на конвульсивные движения внутренних органов. Оказались нетронутыми, чудом уцелели, только сердце и лёгкие. Всё остальное было перемешано с углём. Хирург стоял и думал, как при такой травме в этом организме могла сохраниться жизнь? Но кардиограф отбивал чёткие ритмы работы сердца. Наполняемые аппаратом искусственного дыхания лёгкие, спокойно вздымались и опускались. Как он дышал без диафрагмы? — мелькнула у хирурга мысль и тут же пропала.
— Профессора будем приглашать? — спросил ассистент. Хирург глянул на часы, потом на Счастливцева:
— Профессор ему уже не понадобится. Справимся сами, — сказал, опять надолго задумался, взглядом изучая содержимое живота пациента…
— Мыть будем? — прервал его размышления ассистент. «Всё равно после смерти будут мыть», хотел сказать хирург, но посмотрел на молоденького ассистента и промолчал: язык не повернулся сказать такие слова:
— Наркоз?
— Порядок! — тут же услышал ответ анестезиолога.
— Тебе никогда не приходилось добывать уголь? — спросил хирург у ассистента. Тот удивился его хладнокровию:
— Как вы можете!
— Я хирург. Мясник. Это моя работа. Эмоции в ней вредны. Не хватало ещё, чтобы я потерял сознание, — закончил он, видя, что его помощник на грани шока.
Принялся извлекать из чрева Счастливцева полезные ископаемые. За сорок минут тщательной работы, несколько раз перекладывая с места на место внутренности, извлёк, как потом выяснилось, 1875 грамм угля, 360 грамм породы и 15 грамм деревянных щепок.
— А, быстрей, нельзя? — спросил пришедший в себя ассистент.
— Хорошо, если он умрёт! А если останется живой, найдут в желудке уголь? Да будет сепсис? Тогда в его смерти обвинят нас, — объяснил хирург. — Да и если умрёт, и при вскрытии обнаружат, что мы оставили там инородные предметы — опять нам несдобровать!
Когда внутренности были очищены и уложены в надлежащем порядке, на кардиографе появилась прямая линия.
— Вот теперь можешь мыть и накладывать швы, — сказал хирург ассистенту. Лёгкие ещё продолжали подниматься и опускаться, но жизнь уже покинула тело Счастливцева. Он умер на операционном столе от операции на желудке, как ему нагадала вещая цыганка.
Хирург, отключив аппарат искусственного дыхания, пошёл размываться. Два его помощника стягивали живот Счастливцева, стараясь красивее наложить швы: когда ещё потренироваться, если не сейчас!
А душа Счастливцева, удовлетворённая тем, что не нарушила предначертаний своей судьбы, стремительно неслась в рай.
