Виктор Давыдов. Потерялся
Из воспоминаний Почётного шахтера РСФСР Парханюка Михаила Григорьевича
Это сейчас спуск и выезд из шахты строгий учет имеют, необходимость которого продиктована неоднократно жизненной действительностью.
Лично мне довелось пережить несколько неприятных часов из-за несовершенства такого учета, имевшего когда-то место. Ну и, конечно же, из-за личной моей неосторожности.
Произошло это в военном 1944 году, как раз в День Красной Армии. Фронтовые сообщения поступали хорошие, настроение у людей было приподнятое — ожидали скорого окончания войны, возвращения родных и друзей. Шахта № 3-3 бис, впрочем как и вся угольная промышленность Кузбасса, практически работала на повышенном графике. И мой участок № 7, которым я руководил, постоянно перевыполнял план.
В шахту ходил ежедневно. Вот и в тот день, как обычно, направился к шурфу, чтобы спуститься в шахту, лично проверить, в каком состоянии очистные и подготовительные работы. Первым делом направился в верхнюю лаву, здесь у забойщиков работа спорится: Лаптев и Воронов после отпалки обирают кровлю, готовят забой к креплению. Кровля крепкая, надежная — проблем нет.
Перекинувшись парой слов с ребятами, попросил их минутку не сорить, пока я не спущусь по лаве. Спускаясь вниз по лаве, от стойки к стойке, поглядываю в сторону завала, с удовлетворением отмечаю, что лава в хорошем рабочем состоянии, однако пора и новую готовить. Спустившись на промштрек, светильником махнул вверх ребятам: «В лаве никого нет, можно работать!»
Проходя по промежуточному штреку, заглянул в печь, накануне пройденную на обрезной (вентиляционный) штрек. Именно по этой печи и планирую готовить новую лаву.
Думаю: «Дай-ка, по этой печке пролезу вверх. Посмотрю, в каком она состоянии. А там, по обрезному штреку, вылезу по шурфу на-гора.»
Надо пояснить, что печь эта была пройдена с перегибом в центральной части — снизу под углом в 45 градусов, а выше пошла круче, уже под углом в 60 градусов. Так угольный пласт здесь залегал.
В месте перелома угольного пласта были вложены два рештака, потому что уголь в месте перегиба приостанавливался и самотеком по почве не шёл.
Поднимаюсь вверх, всё нормально. Добрался до перегиба, а там уголь стоит откосом! Посветил прожектором аккумуляторной лампы вверх, однако свет слабоват, далеко просветить не могу.
«Это ничего, соображаю, выше не должно быть много угля, сейчас я его перепущу вниз, и пролезу!». Подтолкнул уголь носком сапога, и он скользит по рештакам, а сверху новая порция потихоньку подползает и у перегиба останавливается. Снова ковыряю — процесс пошёл! Незаметно увлекся. Спохватился только тогда, когда до сознания вдруг дошло, что путь-то назад отрезан, и печь ниже меня заполнена углем.
Оставалось одно — перепускать уголь и дальше, теперь уже, как говорится, через себя: перепускаю уголь понемногу, а сам продвигаюсь вверх. Перегиб становится все круче. И наступил момент, когда уголь больше не мог держаться, и двинулся всей массой, увлекая меня за собой. Я успел только курткой закрыться. Так, чтобы сразу не задохнуться.
Запечатало, конечно же, — ни рукой, ни ногой не пошевелить. «Неужели, думаю, погибать придется?» Дышать тяжело — сдавило крепко, однако вскорости полегче стало: ворочаюсь из стороны в сторону, уплотняю уголь по бокам. Он мелкий, из-за влажности клеится, словно глина. И стало мне просторно, словно в большом мешке нахожусь. От такой работы разогрелся, тепло, даже каску снял. А по—над огнивами воздух просачивается. Повеселел даже: жить можно!
Однако, что же теперь мне делать в этой глупейшей ситуации? Это же надо! Что мои рабочие теперь скажут — начальник участка в мышеловку попал! Копаться же через уголь дальше рискованно, может ещё хуже быть. Остается одно — набраться терпения и ждать. Ждать, пока не сообразят, что я потерялся.
Почти двое суток в угольном мешке, словно в капкане, пробыл. Но самое обидное, что меня не сразу хватились. Слышу, в лаве работают, палят, уголь выгружают. Потом наступает тишина — меняется рабочая смена. Затем стук кувалды — это крепится лава, бурят угольный забой, и звук отпалки. Считаю: четыре смены прошло, а помощь все не спешит ко мне.
Однако моя жена, как и ожидал, раньше всех тревогу подняла. Не знает, куда я запропастился, конечно же, на шахту прибежала, требует:
— Где мой Парханюк! С ног сбилась, не знаю, где его искать! Ей отвечают:
— Все проверили, в шахте его нет, не иначе где «на стороне забурился»!
— Такого не может быть! — возмутилась моя Степанида Назаровна. — Ищите в шахте!
Наконец районный инженер П. А. Дисунов, проходя по обрезному штреку, обратил внимание на печь и припомнил, что печь вверху, вроде бы, была полная до самого верха, а теперь уголь опустился вниз, метров на пять. Послали трёх рабочих выгрузить уголь из печи. А те не верят, что мог я сюда попасть. Слышу неторопливое: «ширк» лопатой, и тишина. Работают по принципу: «Солдат спит, а служба идёт» — работнички!
Я же кричать почти не могу, ослаб однако пытаюсь. Они же, услыхав, рассуждают: «Это не Парханюк, он же не крот, чтобы через уголь пролезть! Это в лаве разговаривают — это же надо, какая слышимость в шахте!» Однако уголь побыстрее отгружают. А как стало осыпаться ближе ко мне, так уже и не кричу, даже дыхание затаил, чтобы уголь, ненароком, не двинулся выше меня. И как только достаточно широкая щель образовалась, — я и прыгнул вниз. А точнее — выпал из печи. А ребята с перепугу отскочили подальше. Не ожидали вовсе моего появления!
А я закоченел, шевелиться не могу. Такие дела!
Закончив воспоминания, Михаил Григорьевич задумчиво покачал головой, переживая заново тот случай, и закончил словами:
— Ох, ребята! Как важно в шахте не терять чувство осторожности! Это мы потом уже говорим, что случай произошел на ровном месте. А что бы до того, чуть-чуть пораньше поразмыслить? Помните об этом постоянно.
