Николай Ломачинский. Бездна
Это действительно случилось. Земля подо мною разверзлась, и я увидел Бездну.
Бездну!!!
Не мифическую. Не Дантову, с дискриминационными террасами для душ умерших. А самую настоящую. Её невозможно описать словами и красками так, как она предстала не моим глазам, а иному, вроде шестому, чувству, находившемуся до этого в такой же бездне моего подсознания.
Итак… По окончании школы-интерната № 2 меня по разнарядке ГорОНО направили в горное училище. Государство затратило на мою особу свои кровные денежки, и я обязан был их отработать там, где оно посчитает нужным. Теперь, мол, за тобой должок перед державой. Это не шутка, а приговор! Мои же способности и интересы государственных чиновников не волновали. Городу, в котором я присосался к народному бюджету, нужны были шахтёры, строители и повара. Мои попытки отпочковаться от разнарядки и развить свой художественный дар в Славянском техникуме искусств пресеклись грубым окриком: «Молчать! Ишь, чего вздумал!» Советская кузница пролетарских кадров планировала выковать из меня стахановца или рядового строителя коммунизма, по добыче угля для «паровоза, вперёд летящего! А он вон чего удумал! Плакаты и транспаранты намалюют наши Остапы Бендеры».
Попав в чуждую мне сферу деятельности, я из-под палки познавал профессию машиниста угольных и проходческих комбайнов. Думаю, что я вряд ли бы её освоил, если бы не моё призвание к рисованию.
За три месяца до выпускных экзаменов, меня вызвал к себе директор училища и предложил оформить кабинет спецтехнологии. За это он обещал освободить меня от всех экзаменов, и, если моя работа понравится комиссии, мне дадут разряд на уровне отличников.
Благодаря этой сделке я освободился от ненужных мне занятий, а заодно по ходу черчения наглядных пособий непроизвольно и досконально изучил шахтное оборудование, машины и механизмы на отличную отметку.
И вот, дав мне «бесплатное» среднее образование и специальность, государство наконец-то получило возможность возвратить свои кровные кредиты, вложенные в детище своей идеологии. Вновь испечённого пролетария оно направило на подземные работы в шахту имени Лутугина. Шахта наиболее рентабельное предприятие для «должников». Если на стройке отдача займёт десять лет, то на шахте, согласно статистике по зарплате, это произойдёт намного раньше, а затем в казну польётся чистая прибыль. Всё это скучная бухгалтерия. Но для меня это смертельный приговор.
Попав в лаву, я понял, что там царит один завуалированный лозунг: «Бери побольше и кидай подальше! Отдыхай, пока летит!» Мои же знания никого не интересовали, а высокий разряд лишь раздражал некоторых работяг из бригады. Они отгорбатили, в прямом смысле этого слова, на «подземке» по 5-10 лет, а зарплата у них получалась меньше моей чуть ли не на сотню рублей. Я старался вкалывать наравне с ними, чтобы сгладить прохладное отношение к себе. Что-то получалось. Но что-то можно было приобрести только с годами.
Несмотря на благосклонность бригадира и основной части бригады моя душа не рвалась под землю. Шахта с первого дня тяготила меня до одури.
Я по характеру «жаворонок», а не крот. Если утренние и вечерние смены я легко выдерживал по своей молодости, то ночные смены просто убивали меня морально и физически. Мой организм не был предусмотрен под дневной сон, да ещё в общежитии, где помимо меня в комнате проживает ещё три чуждых мне человека. Я никогда не высыпался днём и, едва темнело, тут же становился вялым и сонным. Я так страшился ночных смен, что стал их прогуливать.
После нескольких безрезультатных предупреждений и материальных оргвыводов меня перевели на участок ВШТ (внутришахтный транспорт) на очистку вагонеток. Зарплата упала втрое. Можно было сожалеть. Но я избавился от кошмара ночных смен. Ещё моё место работы располагалось у самого ствола, а не за пять км от него. И контроль со стороны начальства сократился до наряда на поверхности. Это был серьёзный противовес зарплате в лаве.
За несколько дней я освоился в новой должности и нашёл ещё массу преимуществ для молодого человека, желающего стать свободным. Одним из них было то, что через пару часов работы я мог спокойно выехать на-гора вместе с ночной сменой, подошедшей к стволу из дальних забоев. Для этого мне надо было раздобыть несколько «левых» жетонов на выезд, хорошенько испачкать лицо и руки угольной пылью, и незаметно пристроиться к выезжающим ночникам. Спустя неделю я полностью забыл о тяготах и лишениях труда шахтёров, и едва ли не через день пользовался навыками приспособленца, комфортабельно устроившегося на своих вагонетках в составе поезда, летящего в светлое будущее. Только не подумайте, что я забыл про свои прямые обязанности чистильщика вагонеток.
Когда я в первый раз осмотрел состояние подвижного состава, то подумал, что мне его не очистить и за год. Некоторые вагонетки были наполовину заштыбованы пылью и мелким углем. Пришлось первые дни попотеть с лопатой и отбойным молотком от звонка до звонка.
Через пару недель я уже не давал наслаиваться культурному и прочему слою, отчего мог позволить себе ненормированный рабочий день под девизом: «Кончил дело, гуляй смело!»
Со стороны начальства нареканий и замечаний не было, а на другие работы мой тариф не распространялся, он и так был мал.
Я предполагал, что налегке своего труда дотяну до призывной весны в ряды СА, а там — на все сто процентов — прощай воспетая профессия. Летом у меня появилась ещё одна веская причина невзлюбить труд шахтёра. Я никак не желал мириться с доктриной партии в отношении меня. Я вздумал продолжить своё образование в ВУЗе. Но передо мною закрыли все двери учебных заведений. Я безрезультатно стучался в институты Донецка, Харькова, Днепропетровска, и везде слышал одно и то же: «За тобой должок перед отчизной! Отработай его, и ты свободен!»
Я был бессилен перед отлаженным механизмом кузницы рабочих кадров. Оставалось только набраться терпения и играть с государством в поддавки. С этими мыслями и надеждами я продолжал изображать из себя перевоспитуемого практиканта во глубине донецких недр.
Как-то в один из дней я немного задержался с чисткой порожняка из дальнего тупика. Видимо, он вертелся там по кругу или просто стоял по каким-то причинам, отчего прибыл к стволу наполовину запрессованный углём, породой и пылью. Пришлось попотеть за троих, чтобы успеть к подходу ночной смены. Когда я справился со стахановским заданием, то загримированным поспешил к стволу. К сожалению, я опоздал. Все ночники выехали, а сами стволовые занялись делами с грузами.
Мне бы вернуться назад и там, в укромном закутке, «доработать» в лежачем положении смену. Но я уже как бы «засветился» ночником, и, видимо, имел неотложные планы на поверхности, да и интуиция моя потеряла бдительность. Всё наложилось друг на друга…
А тут ещё сердобольный стволовой с моей стороны сказал мне, что только клеть придёт, он позовёт меня, пока же ствол был занят скипами. Подъём угля и породы мог растянуться на неопределённое время. Торчать же на сквозняке и на виду не хотелось.
Я направился к нише.
Едва я сделал несколько шагов, как услышал стук опустившейся клети.
Я самопроизвольно повернулся. В клети могли опустить лес, оборудование или нежелательных людей — начальство. От них-то надо сразу же скрываться в лабиринтах подземелья.
Клеть оказалась пустой.
К моему удивлению стволовой, находившийся в метрах десяти от ствола, махнул мне рукой. Я поднял воротник, чтобы вода не попала за шиворот и, чтобы стволовой не приметил меня в лицо, побежал в клеть. По пути я увидел, как с противоположной стороны ствола подгоняли груженый состав и стволовой там на мгновение отвлёкся. Не глядя в нашу сторону, он нажал на звуковой сигнал и на кнопку подъёма площадки, находившейся перед самой клетью.
Я уже пробежал своего стволового и был в паре шагов от клети, как он неожиданно что-то прокричал мне и рванулся к своему пульту управления. Нагнув голову пониже, я по инерции делаю последние шаги к стволу, затем наступаю на злополучную площадку и вдруг ощущаю, как взлетаю ввысь. От резкого толчка снизу мои ноги подкашиваются, но я всё равно взлетаю, будто меня запустили из неведомой пушки.
Не понимая причины своего взлёта, я вижу, как разверзла земля уста свои, и я увидел под собою Бездну! На долю секунды она поглотила всё вокруг. Ни света, ни звуков, ни водяного тумана — один непроницаемый мрак. Бездна!
Я не испугался в то мгновение так как потерял ощущение реального мира. Мне показалось, что я завис в самом центре бесконечной Бездны. Я просто исчез в ней. Это состояние невозможно с чем-либо сравнить ни тогда, ни сейчас, по истечении многих лет.
Сколько я пребывал в небытии, я не знаю. Я так же неожиданно почувствовал под ногами твердь земную в металлическом исполнении. Она оказалась настолько жёсткой, что мои ноги невольно подкосились, и я упал на мокрую площадку, которая с ужасным грохотом закрыла от меня смертоносную Бездну.
Едва я распластался на холодном железе, как до моего слуха донеслись испуганные крики сразу обоих стволовых, удивлённых моим чудным возвращенем из небытия Бездны. Я ещё не осознавал до конца, что именно со мною произошло, но инстинктивно подскочил на ноги и, не контролируя свои действия, помчался прочь от ствола. В тот момент мне хотелось поскорее и подальше скрыться от ненужных свидетелей моего раннего выезда.
Когда я оказался за дверью одного из ближайших ходков, то лишь тогда почувствовал боли в шее, голове и в левом колене. Вслед за ними я ощутил настоящий животный страх, перешедший в сильную периодическую дрожь.
Ходок, куда я забежал, не освещался, но я видел едва уловимые очертания его серых деталей, расположившихся вокруг огромного тёмного пятна с дрожжей окантовкой. Я не сразу сообразил, что это дрожала моя тень, а свет исходил от моей лампы, оказавшейся у меня за спиной вместе с каской. Я дрожащей рукой поднял её и поспешил надеть на гудящую голову; каска оказалась расколотой с левой стороны до самой макушки. Она амортизировала удар о верхний край клети и тем самым спасла мне жизнь. Проходящая дрожь сменилась физической болью от ударов и ушибов. С шеей дело обстояло похуже. Я осторожно ощупывал правой рукой шейные позвонки в надежде на то, что они без последствий выдержали прессинг между молотом и наковальней Судьбы.
Локоть левой руки распух и неприятно ныл. Осмотрев же самоспасатель с дырявой вмятиной по всей длине, я понял, что моей руке так же повезло. Если бы не он, моя рука наверняка треснула б пополам, когда я всей массой падал на рельсу площадки.
Я вдруг представил всю картину произошедшего.
Зависнув на долю секунды над пятидесятиметровой бездной грузового бункера и всего в метре от гильотинного острия площадки, которое могло меня разрубить на две части — насмерть или на пожизненную инвалидность, я понял, что отделался невероятно легко.
Через неделю, проведённую на больничном по «бытовой» неосторожности, мои болячки зажили как на собаке, и лишь шея ещё с месяц напоминала моей непутёвой голове о том, что в недрах Донбасса есть уголь, но добыча его сопряжена с огромным риском для жизни. При том не с одним! Но об этом я упомяну в следующем эпизоде своей шахтёрской жизни, если Судьбе будет угодно.
