Николай Ломачинский. ПБ

ПБ — это не инициалы. Это предписанный жизнью производственный процесс, который необходимо исполнять во время работы. ПБ — это правила безопасности! Скучно звучит! ПБ заставляют учить. Неохота? Понимаю!

За ПБ ежедневно расписываешься в рабочем журнале. За их нарушение ругают, наказывают. Его игнорирование приводит к травмам, увечьям и даже к преждевременной смерти.
Невесело! Но это так. Их соблюдение важно как дыхание, питание и питьё. На производстве создаются целые службы по контролю за исполнением ПБ.
Всё по логике! Всё разумно! Особенно, если учесть цену, которую платит человек, пренебрегший этими правилами. А каковы убытки человека в частности и государства в целом?
Миллионы народных рубликов утекают не по назначению! А мы ведь коммунизм строим — каждая копеечка на социалистическом учёте.
Это вам не какой-то там капиталистический рынок с постоянной инфляцией, безработицей, эксплуатацией трудящихся масс! Им плевать на безопасность труда своих рабочих. Главное для капиталистов — это баснословная прибыль! Жуть!
У нас же научно обоснованное великой Троицей плановое хозяйство советского народа. Во как! Ура да и только!
Да такое счастье надо защищать всеми доступными мерами, без оглядки на Конституцию. Непримиримая борьба по всему фронту до полной победы коммунистического труда! Даёшь Органы контроля, надзора, слежки, осуждения, наказания, перевоспитания!
Из всех этих мер, самым эффективным оказалось наказание рублём. Оно довольно быстро доходит через дырку в семейном бюджете… Да и государство легко восполняет потери. Это научно обоснованная логика вождей советского пролетариата.
В жизни, увы, всё происходит не по-написанному. Красочный призывный плакат привлекает внимание лишь два раза в году — 1 мая и 7 ноября. Новые последователи великой Троицы и над этим поработают. Сознательный народ последний кусок хлеба на благое дело отдаст. Не за горами уже Светлое будущее — товарищи!!!

Я оказался в числе подрастающих товарищей, которым предстояло своим трудом осуществить мечты советского народа.
В первый день моего прихода на шахту нас, вновь прибывшее поколение шахтёров, собрал в актовом зале директор шахты. Он по-отечески рассказывал о своём нелёгком прошлом, о пафосной стороне труда горняка, о радужной перспективе предприятия и государства. Не забыл он поведать нам о соблюдении Правил Безопасности на производстве. В заключении он как бы обмолвился, что без нарушений магического ПБ на поверхность не подымается ни одной тонны угля. Выдержав паузу, добавил:
— Но, ежели нарушать правила безопасности сплошь и рядом, то вместо угля на поверхность будут выдавать одних только калек и мертвецов. Подумайте хорошенько, прежде чем решитесь нарушить правила безопасности вашей же жизни.

Мы, конечно, подумали несколько секунд над его словами и, едва он успел с нами попрощаться, тут же забыли и о ПБ, и о работе, и о самой шахте в целом. Молодость довлела над нашим сознанием. Глубоко научный марксизм-ленинизм этого не учёл. Видимо, они не были знакомы с работами Ч. Дарвина. Эволюция заложена в сознании каждого изначально и навсегда, а революция — это лишь эмоциональная реакция на раздражающий фактор. Уважаемый академик Павлов И. П. задержался со своим рождением и со своими трудами. А нам теперь расхлёбывать утопию «призраков коммунизма».

Сегодня со всеми серьёзными и не очень нарушениями ПБ мы перевыполнили план сменной нормы. А так как это был ещё и последний день месяца, то и план всего месяца оказался в хорошем плюсе. По разговорам в бригаде я уже положил в свой карман 650—700 рублей чистыми. Смена была трудной, но и сальдо стоило того. От каждого по способности и каждому по «труду»! Ради этого общего блага государства и нашего, в частности, мы немного задержались в лаве и теперь, окрылённые результатом наших физических затрат, спешили к стволу.

Выскочив на коренной штрек, мы ускоренным шагом устремились на заслуженный отдых согласно Конституции Р. Ф.
Наша лава находилась в 5-6 км от ствола притом на верхней точке горизонта относительно посадки в клеть. Нам немного повезло. Пару километров мы проехали на товарняке, прицепившись за задние вагоны и выключив свет своих ламп, что являлось грубейшим нарушением библейских заповедей ПБ. Мы бы благополучно сократили это расстояние до конечного пункта, как это делали едва ли не каждый день, но замаячивший вдали свет коногонок заставил группку «зайцев» покинуть скоростное средство передвижения. В это время нам встречаются либо ремонтники, либо начальство разного ранга. Среди последних чаще всего шныряли будто крысы инженеры по ПБ. Это была настоящая стая хищников, набранная из горных мастеров, вышедших на пенсию. Они подчинялись главному инженеру шахты Толстошову. Его фамилия говорила лишь о том, что у этого двухметрового сухого распила толстой могла быть только черепная кость, где не осталось места для человеческих мозгов. Он привязал премии и прочие стимулирующие поощрения своих подопечных служак не к выявлению и предотвращению механизмов, провоцирующих рабочих на нарушение ПБ, а поставил в прямую зависимость этих благ от количества выловленных ими непосредственно нарушителей. Чем активнее и находчивее тот шныряет по лабиринтам шахты, тем результативнее статья его дохода.

Не подумайте, что эта свора старых крыс в погоне за лакомым кусочком лазит в лавы, заходит к проходчикам новых выработок, отправляется в дальние походы по шахте. По давнему опыту они знают, что гораздо спокойнее и безопаснее (по ПБ) дежурить на ближних, узловых подходах к стволу. В других же местах они рискуют нарваться на законный протест пролетариата, борющегося за свои права на зарплату. И, чего хуже, для самых активных могут устроить очную ставку с самим Шубиным, с которого ничего не спросишь и ничего не возьмёшь.
На исходе каждого месяца эта свора кровопийц превращается в подземных ГАИшников.
В конце смены, выжатый как лимон, шахтёр спешит домой. Ноги от усталости и работы на коленях подкашиваются, а от лавы до коренного штрека не меньше 300 метров по квершлагу в гору идти. Ну, как тут не прыгнуть на конвейер? Или как пропустить мимо себя проезжающий в сторону ствола товарняк?

Наши ГАИшники не из породы гончих.
Они спокойно отоспятся в своих облюбованных под землёй норах и закутках, что является грубейшим нарушением ПБ, а в конце смены прячутся с погашенными лампами на самых «рыбных» местах и вылавливают зазевавшегося карася или целый косяк. Зачем им нагружать свой разжиженный мозг какими-то идеями нравственности, когда клёв стабильный и ощутимый. А внедришь что-то полезное для безопасности и косяк нарушителей тут же поредеет, а тебя уволят за ненадобностью. Понимать надо! Материализм, товарищи!!!

Мы заранее соскочили с вагонов и, опустив вниз лампы, включили их — поди, докажи, что мы нарушители.
Навстречу нам шла бригада путейцев. Я слышал, как кто-то из наших выругался в их адрес. Теперь придётся оставшиеся километры накручивать усталыми ножками. По пути был ещё один неплохой вариант. Впереди был бремсберг, который сокращал наш путь на две трети. Это была наклонная выработка, по которой грузы доставлялись напрямую, а не по кругу. Ею пользоваться категорически запрещалось. Даже во время ремонтных работ в неё разрешалось входить лишь тогда, когда панцирь (две вагонетки с породой) находился внизу. Мы пару раз пользовались этим бремсбергом, когда там не было никаких перемещений грузов, и то всю дорогу бегом — сверху вниз.

Дойдя до него, мы остановились. Огляделись. Вроде никакой засады не ощущалось. И за дверью было тихо. Усталость и желание поскорее выехать на-гора сыграли с нами злую шутку. Володя открыл упругую дверь и зашёл внутрь. Не высмотрев ничего подозрительного, он выглянул из-за неё и позвал нас, мы тут же последовали за ним.

Это была старая, изуродованная временем выработка. Она была так сильно зажата давлением, что во многих местах вагонетки впритык проезжали под арками. Сами арки и рельсы гуляли как пьяные, и не верилось, что они когда-то были выровнены по ниточке. Не могло быть и речи, чтобы пользоваться этим коротким путём во время движения вагонеток. Первая же попавшаяся арка как прессом размажет смельчака по стенке вагонетки.

По мере попадания в бремсберг мы тут же переходили с шага на ускоренный бег. Надо было спешить и притом — очень!
Едва мы пробежали метров двадцать, как нас ослепил яркий свет включённой коногонки; такие лампы имели только начальство верхнего эшелона власти.
Володя встал как перед ярко освещённой стеной. Мы по инерции натыкались на спины друг друга.
Перед нами, изогнув свой двухметровый рост в нашу сторону, стоял улыбающийся Толстошов. Самолично! Что б тебя парализовало!
«Как минимум, 50 % премии накрылось, — мелькнуло у меня в голове. — Если не вся!» Бригадир, не скрывая эмоций, выругался. Володя, что-то добавил от себя и сплюнул вперёд, как бы себе под ноги, мол: «Что б тебя…» Его лексикон наполовину состоял из мата, особенно когда он пребывал в состоянии: «Я балдею!» А без балдежа он редко бывал. Я видел, как требующий срочной похмелки Володя готов был переломить стоявший перед ним «распил» пополам, так как тот приготовился отнять у него эквивалент пятнадцатилитрового ведра самогона, в денежном выражении.

Кроме нас с Толяном этот крысиный король знал всех хорошо. Не было смысла убегать от него. Мы покорно, как овцы на стрижку, побрели назад на коренной штрек. Мало того, что нашу премию обкорнают, ещё и время много потеряем, пока он перепишет наши фамилии, табельные номера, а заодно, и лекцию прочтёт по ПБ минут на 10-15.

Я устал и соблюдал спокойствие. Психуй-не психуй, а за лекцию наши кровные всё равно сдерёт и не подавится. Мой друг ворчал что-то себе под нос.
Проделав профилактическое очищение в нашем дремучем сознании и в нашем мелком кошельке, довольный собой Толстошов пошёл дальше по штреку, а мы, опустошённые и обобранные, бестолково топтались на месте, не зная, что делать — идти ли домой или возвратиться опять в лаву, чтобы покрыть непредвиденные затраты на образование. Обидно было, что нас постоянно вынуждают нарушать правила безопасности и за это ещё обдирают как липу! Ну как тут не послать их всех ко всем чертям и не пожелать им худшего?!

В шахте есть пассажирский состав, состоящий из трёх восьмиместных вагонеток, но он проезжает по коренному, когда основные добытчики угля ещё работают в лавах. За всё время работы в лаве я им ни разу не смог воспользоваться. Он как бы существовал для иных служб, но только не для тех, для кого создавался и предназначался. Когда я работал на ВШТ, то видел, что им постоянно пользовалось начальство как личным транспортом — расстояния-то приличные.

Ну скажите, как тут не впасть в искушение и не воспользоваться подвернувшимся транспортом и наиболее прямой дорожкой между пунктами А и Б, когда по-коммунистически вкалываешь на благо Родины, и сил остаётся лишь на дорогу домой? Наш профсоюз всегда отстраняется от этих проблем пролетариата. Это же не майская демонстрация с призывными лозунгами и плакатами. Шахтное и партийное начальство тут же заступникам по шее надают и уволят без выходного пособия.

Мы ждали решения бригадира. Володя нервно дёргался и не стоял на месте. Мне казалось, что он порывался догнать обидчика, чтобы отделать того под доску для гроба. Любопытно было бы посмотреть, как обломок щербатой стамески будет царапать сухую структуру морёного дуба? Я знал, что он только в кругу своих знакомых понтуется, а на деле его пыла хватает лишь на всплеск крикливого мата. Он по натуре добряк, а хочется выглядеть злодеем.
Бригадир настороженно посмотрел в обе стороны тоннеля, а затем, махнув рукой, открыл дверь в бремсберг. Такого решения я никак не ожидал от него. Наступать дважды на одни и те же грабли — неразумно! Но у него была своя логика. Он ненадолго замер в открытых дверях, как бы прислушиваясь, а затем решительно переступил через порог. Я успел услышать: «Только быстрей!» — и он исчез в темноте. Все поочерёдно оглядывались и тут же исчезали за дверью. Мы с моим другом были замыкающими.

До ходка, соединяющего бремсберг с тоннелем, было около 300 метров. Вроде всего-то ничего! Вниз по уклону, почти бегом, можно за пару минут вложиться. Я же знал, что когда заскакиваешь сюда, то попадаешь как бы в ствол старой-престарой берданки, которая к тому же ещё заряжена не менее старым патроном, и поди, угадай, отсырел ли в нём порох или от встряски двери у него сработает капсюль и подожжёт всё же порох?

Пока главный крысяк промывал нам мозги, панцирь с грузом или без него подняли выше нас, и мы теперь не знали, поедет ли он снова вниз, а если да, то когда именно. Это не было похоже на моего осторожного и предусмотрительного учителя. Но мы уже бежали вниз по ужасающей дорожке, беспрерывно скользя и наклоняясь под задавленными арками и торчащими досками. Я слышал общее сопение, пыхтение и хлюпанье сапог по воде.

Почему-то я был уверен в том, что все думают лишь о двух вагонетках с породой, находящихся у нас за спиной. Оставалось преодолеть метров двадцать, и мы окажемся в полной безопасности.
И тут мы почувствовали, как встречный поток воздуха остановился, будто кто-то открыл сразу две двери. Мы на миг остановились. Первой мыслью у меня было, что кто-то вошёл в ходок. Возможно, одна из горных «крыс» шмыгнула, и теперь моя премия вся накрылась — вместе с «тринадцатой» зарплатой. Толстошов такого не упустит!
Но воздух неожиданно подул нам в спину и стал набирать силу как в насосе. Вслед за этим мы услышали нарастающий гул. Никто уже не сомневался, что сработал старый капсюль, и теперь нам вдогонку летела смерть в двух, трёх или более вагонеток. Она ещё только разгонялась по направляющим рельсам, а те уже дрожали у наших ног пугающей лихорадкой. Несколько человек одновременно крикнули: «Панцирь!» — и мы все в бешеном темпе рванули вниз, к спасительному ходку. Я почувствовал, что лечу, едва касаясь земли.
Гул перешёл в грохот многотонного товарняка.
Подгоняемый страхом, я не заметил, как бригада исчезла в ходке, и едва не проскочил его. В какие-то доли секунды я дал по тормозам и нырнул в ходок. Скрывшись в безопасном месте, мы, тяжело дыша, прислушались, как нарастал грохот. Мы уже тронулись с места — подальше от обезумевших вагонеток — как вдруг услышали душераздирающий крик со стороны несущейся смерти. Тут же, заглушая крик гибнущего человека, весь бремсберг задрожал и загрохотал, будто взорвался ящик взрывчатки.
От неожиданности, я весь задрожал. Кто-то из бригады вскрикнул.

Мы переглянулись.
Бригадир был бледен, как полотно. Его нижняя губа сильно отвисла и подрагивала, а с неё стекала грязная слюна. Остекленевшие глаза ничего не видели. Он явно думал, что кто-то из бригады отстал и попал под вагонетки.
Не сводя с него удивлённого взгляда, я понял, что все так подумали, так как они бежали впереди меня. Но в отличие от остальных, ответственность за жизнь любого из нас лежала только на нём, ведь именно он, как старший, повёл всех на верную гибель.
Придя немного в себя и осмотрев друг друга, мы поняли, что вагонетки размазали по бремсбергу кого-то другого.

С одной стороны мы облегчённо вздохнули, что в нашей бригаде никто не пострадал. Но с другой стороны, погибший был из нашей среды, это тоже неприятно ощущать.
Мы ему уже ничем не могли помочь. Вагонетки сошли с рельсов где-то рядом с несчастным и, наверняка, снесли с десяток арок; оттуда доносился шум падающей породы. Нам надо было выждать, покуда прекратиться обвал. Раскреплённый свод таил в себе не меньшую опасность.

Бригадир наконец-то пришёл в себя. Слесарь Белаш, снимая стресс, позволил себе шутку. Он с улыбкой легонько ударил пальцем по подбородку бригадира, слюна слетела ему на руку, но тот не обиделся. Он как бы вышел из шокового состояния. Чёрт с ней, с премией! Главное, что все живы и здоровы. Оставалось только выяснить, кого же взял в жертву ненасытный Шубин?

Когда всё стихло, я почувствовал, как у меня в солнечном сплетении что-то сжалось, в глазах всё поплыло. Я едва устоял на ногах. Я не испугался аварии и самого обвала. Меня тошнит при виде крови. А когда я вижу открытую рану, то могу потерять сознание. Теперь мне предстояло увидеть клочья человеческого мяса и море крови. Зрелище не для слабонервных! Не хватало того, чтобы и меня выносили на руках.
Чтобы избежать неприятных ощущений, я несколько раз глубоко вздохнул. Вроде немного полегчало. И всё же, прислушиваясь к наступившей тишине, я неохотно шёл за всеми.

У самого входа в ходок никаких разрушений и следов трагедий не было видать. В метрах десяти выше нас, поперёк выработки стояла искорёженная вагонетка. Это была нижняя вагонетка панциря. Растеряв половину породы и собрав в кучу около пяти металлических арок, она теперь не казалась такой ужасной и опасной для людей, а сама нуждалась в их помощи. Мы с трудом пролезали в узкую щель между ней и устоявшей ножкой арки. За ней находилась вторая вагонетка от панциря. Она лежала на боку и меньше пострадала, но, видимо, и её подземная карьера закончилась.
Я осмотрелся вокруг. Здесь надо было строжайше соблюдать ПБ, так как над нашими головами находился раскреплённый свод. Возле неё никаких следов человеческой трагедии не было видать. Неужели нам от страха послышалось? Мы стали подниматься чуть выше, под уцелевшие арки. И тут я услышал возбуждённые голоса шедших впереди меня. У третей или четвёртой арки передние остановились. Мы с другом подошли к ним и тоже остановились.

Справа от нас, прижавшись к доскам крепи, сидел на корточках незнакомец. Он был без каски. Правая рука прикрывала грязную лысину. Глаза пострадавшего были закрыты, а открытый рот удлинял и без того длинное лицо. Из-за пота и грязных потёков я не мог его узнать. А тут ещё вместо правого уха алел кровавый полукруг, из которого сочилась кровь, стекая на новую спецовку, явно не пролетарского покроя. Фигура погибшего была сложена втрое и прижата к земле, отчего трудно было определить истинный рост. Мне было очень жалко незнакомца, ведь на его месте мог оказаться я. Уставившись на него, я не сразу уловил изменение в настроении бригады. Я слышал, как бригадир тихо выругался, а Володя злорадно воскликнул:
— Добегался, мать твою так!
Я никак не мог сообразить, почему всеобщее сострадание к погибшему сменилось на злорадство.

Скрюченная поза, кровь, грязь на обезображенной голове мешали мне сосредоточить внимание на лице незнакомца.
Я не сразу узнал и поверил в то, что передо мною находился мёртвый крысиный король. Два метра дубовой доски запросто сложились в полуметровую охапку ломаных палок, замотанных в окровавленное тряпьё. Эта гроза шахтёров оказалась жалким карликом. Мне не верилось, что у него в жилах течёт живая кровь, а не древесная смола и технический спирт.
Моё отношение к погибшему то же изменилось не к лучшему. Мало того, что он нам урезал премию, теперь его надо будет тащить на себе, а затем объяснять начальству и компетентным органам причину его гибели. От него и от мёртвого проблем было уйма. Он же хоть и худой был, но, видимо, кости у него тяжёлые, не иначе свинцом налиты, и в таком сложенном положении его никак под вагонетками не протащить.

Я впервые столкнулся так близко со смертью человека, и мне было по-настоящему жутко. Я почувствовал, как тошнота подкатила к горлу. Я старался держаться, хотя это было нелегко.
Вся бригада пребывала в некотором оцепенении. В данной ситуации нас запросто могли обвинить в насильственной смерти одного из руководителей шахты. Мне не хотелось из-за этого кровопийцы быть «козлом отпущения».

Бригадир всё обмозговал и сказал:
— Нас тут не было! Понятно?!
Я услышал вздохи облегчения. Толстошов как человек был уже мёртв, и мы ему уже ничем не могли помочь. Ему теперь всё равно, кто его вынесет на-гора вместо добытого не им угля, а нам ещё надо вкалывать и вкалывать, чтобы страна гордилась миллионами тонн чёрного золота, добытого героическим трудом советского шахтёра, а не зека.

Я первым пошёл прочь. Вроде всё обошлось, а меня трясло сильной лихорадкой. Чёрт с ним, с крысиным королём! Ведь на его месте мог оказаться я — расстояние во времени было ничтожным. Я же запросто мог поскользнуться, споткнуться, удариться головой о торчащие доски; и всё — меня нет!
Героизм и хладнокровие срабатывают лишь на начальной стадии смертельной опасности, и то подчиняясь рефлексам и интуиции на выживание. Когда же смерть миновала тебя лично, не всегда удаётся сладить с нервным перенапряжением организма.

Выбравшись из-под вагонетки, я ускорил шаг. Сознание ещё не сдало в архив памяти грохот, крик и кровавое зрелище, и это подгоняло меня. В ходке бригадир догнал меня:
— Коля, мы там не были! Ты слышишь?
Я закивал головой. Я не только «там не был», но и никогда больше не зайду в эту выработку.

У ствола кроме стволового никого не было. Это успокоило меня. На поверхности же меня не покидало чувство слежки за мной. В общежитии меня ждали слухи о несчастном случае с главным инженером. Он жив, но в тяжелом состоянии отправлен в больницу. Час от часу не легче! Я помнил слова бригадира. Ну а если у этой изломанной доски мозги под толстой костью продолжали записывать происходящее вокруг себя? Хорошо бы, если он выживет, чтобы у него память отшибло! Чтобы он и мать свою родную не мог вспомнить!
Признаюсь, но в те дни, я желал ему одного: «Не приходя в сознание!..» И так далее!

Я лёг спать, но так и не смог нормально отдохнуть. До самого звонка будильника я ждал прихода милиции. На смену же ехал как на допрос. И очень удивился тому, что наряд проходил в обычном режиме. На нём я «узнал», что гл. инженер при проверке аварийного состояния бремсберга случайно попал под обвал, в результате чего отделался лишь начисто срезанным ухом. Никакого нарушения ПБ с его стороны не было! И не могло быть!!!

Несчастный случай во время ответственной работы. Попахивает подвигом! Пострадал-то начальник за безопасный труд пролетариата! Наградить бы надо за проявленную заботу и героизм — ну, хотя бы премиально, от лица руководства шахты.
Не знаю, как решило руководство в отношении своего пострадавшего звена. Но 10 числа, в день получки, нас тоже порадовали. Благодаря «несчастному случаю», наша честно заработанная премия сохранилась в полном объёме. То ли крысиный король потерял свою записную книжку «штрафников», то ли и впрямь запамятовал он первую встречу с нами? Не знаю!

Странно, но мы после таких случаев всё же усвоили очередную заповедь из ПБ. А вот он стал ещё сволочнее прошлого! Я не раз слышал от работяг: «Да что б ему не ухо оторвало, а голову!»
Честно, я бы с превеликим удовольствием послушал «грёзы Шумана» в его честь и поел бы пирожков с рисом и яйцом! Аминь!!!

См. также

• Николай Ломачинский. Бездна
• Николай Ломачинский. 4-13
• Николай Ломачинский. Потоп

Шаблон:Сc-by-nc-nd-3.0