Евгений Коновалов. Сказ Сорвиленской горы
Вблизи Белой Калитвы высятся горы. Авилова гора. Гора — Караул, Бессмертная. Каждая из них — былинная. У каждой свое предание, своя бывальщина. Тут же две скалы. «Двумя сестрами» прозванные. Вот о них и речь. Копали в этих местах уголь. А кто его копал? Беглые, да пришлые, голытьба разная. Местные казаки на государевой службе состояли. Кормились от казны. Ну, ясное дело, кичились, а кто позажиточней да поименитей, те и вовсе на эту голь глаз не подымали.
Жил тут казачий есаул. Богато жил. Дом у него каменный с садом и базами, с конюшнями и погребами. Батраков полон двор, псарня своя, соглядатели из калмыков. Сказывали, что жена его была чужестранного роду-племени, но никто ее никогда не видел. Зато двоих дочерей своих завсегда напоказ выставлял — так гордился ими. А девки и впрямь столь были хороши, что ничего на свете не могло
сравниться с их красотой, разве только утренние полевые маки. Глядел за ними старый казак и водил их, куда бы они не пожелали. Взобравшись куда-нибудь на вершину, просили:
— Голубчик-дядюшка, расскажи вон про ту гору!
И тот, бывало, рассказывает:
— Та, что над Донцом вознеслась выше других — что есть Караул-гора. А зовется так потому, что исстари служила она православным сторожевым постом. Запылит ли вдали вражья сила, тотчас до зорные на горе костер разводят, — упреждают о беде.
— А вон та гора, что пониже, белесая такая?
— Это уже совсем другое дело! — продолжает казак.
— То Авилова гора! Хоронились на той горе ватажники, а атаманом был у них Авила. Баловались ребятушки те. Грабежом промышляли. Обирали они проезжих купцов и знатных людей. Поминают старые люди, что Авила тот с простыми углекопами товариществовал потому как сам в некие годы горюч-камень рубил.
— Как занятно! — дивились сестры.
— Где ж тот камень рубят?
— А вон за той горбатой горой, что у Ольховского причала. Там в ямках и берут уголь — то!
— Поглядеть бы! — любопытствуют девицы.
— Чего же проще, только все едино ничего не углядите. Это ведь в дыру лезть надо, а вам это ни к чему. Да и батюшка заругает.
— Не заругает! Он скорее тебя отругает, что нам не угодил.
— Ну раз так, — говорит дядька, — пошли к ямам.
Приходят. Перед ними наклонная штольня. У входа калека сидит безрукий.
— Чего вам люди добрые? — пытает.
— Нам бы поглядеть, как внутри!
— А чего там глядеть? Кромешность одна и более ничего! Сейчас из штольни углекопы выходить начнут. На них поглядите.
Только он это сказал, как в глубине огонек показался, потом другой, третий. Интересно это сестрам и жутковато. Вот первый идет. Лица не видать, только белки глаз, да зубы белые блестят. Черный от угольной пыли. На шее у него пилка на тесьме болтается, за поясом — обушок.
В одной руке светильник, в другой — кус угля.
— Это для дома, чтоб было чем печь топить, — объясняет безрукий человек.
Глядят на остальных. А те вереницей друг за дружкой из подземелья выходят.
Щурятся на белый свет. А тот, что самый крайний, вдруг так храбро подступил и говорит шутливо:
— Не меня ли ждете красавицы?
— Ну, а кого же еще? Тебя лешего! — отвечают со смехом молодые казачки. И тоже шутейно.
Остановился он у деревянной кадки с водой, сбросил с себя рубаху и глиной с мелким песком лицо вымыл. Глядят на него сестры и глазам не верят. Стоит перед ними молодец, да такой славный и статный, что во всем свете не сыскать.
Посудачили еще немного с ним девки, на этом расстались. Только вечером, когда потухла заря, говорит старшая младшей сестрице:
— Убежала бы я с тем угольщиком на край земли!
Испугалась ее словам младшая и ей в ответ:
— А что будет, коли дознается про это наш батюшка?
На другой день побежала старшая снова к штольне, чтоб свидеться с молодым, да поздно воротилась в отечество. Призывает ее к себе есаул и пытает строго:
— Где, дочка, гуляла аж до ночи?
Тут она все от молодого чистого сердца отцу и исповедалась во всем.
Он же в ярость пришел. Стал за грудки старого казака трясти:
— Что, песья душа, не углядел девку?
Побил его плетью. В степь отослал. В табун. Дочери же сказал:
— Завтра же пошлю гонцов по городам и станицам женихов скликать для тебя. Отдам за того, кто лучший подарок мне за тебя поднесет. Сам чуть свет оседлал коня и с верховыми прискакал к землянке, где углекоп обитал. Разбудили. Приволокли перед есауловы гневные очи.
— Ты что ж надумал дочь мою в жены себе брать? Да ты знаешь, беглая твоя душа, что я могу пожелать, чтоб тебя зараз истолочь в пылюгу?
Пошумел есаул и ускакал. Разнеслась весть, что выдает он свою старшую дочь за того, кто наилучший подарок ему представит, чтоб подарок тот был непрост, а с закавыкой, да подковыкой. Есаул хоть строг был и зол, но умен. Часто говаривал:
— Не тот сват, что дарами богат, а тот, кто с царём в голове.
Сидит взаперти старшая дочь. Никто к ней не вхож, кроме сестры. Та ей еду носит и всякие успокоительные слова.
— Не стоит меня сестрица, унимать, — отвечает опальная. — Ты мне лучше службу сослужи. Повидай того углекопа и скажи ему: как прибудут к нашему дому женихи, пусть тоже непременно приходит. Только пусть он в подарок отцу нашему поднесет высокое и низкое, вольное и невольное звонкое и постылое, и чтоб сидело все это на холодном и горячем. И чтобы все в одном мешке. Обрядилась меньшая старухой, взяла клюку и поковыляла к Ольховскому причалу. Угольщику все в точности слова сестрины передала.
В воскресный день понаехали женихи отовсюду: из Черкасска, Раздорского городка, с Чира, из задонских станиц, сыны знатных кошевых, атаманов, сотских, и известных на Дону людей. Были тут гости из Нижних приазовских хуторов, с Хопра и Святых гор.
Высоко восседает есаул рядом со своей красавицей дочерью. В просторной светелке гости возлагают свои подарки — дорогое оружие и утварь, чеканную и золотую посуду и ковры, тканые руками искусных невольниц, драгоценные самоцветы от берегов тайных вод Берды-реки, дорогие меха. Дарят горячих скакунов из Хомутовской табунной толоки.
Один за другим предстают пред ним женихи. Кланяются им и чубатые красавцы, лихие донцы-молодцы, бьют челом тихие чернобровые парубки из малороссийских изюмских хуторов, удалые крутоусые хлопцы из богатых семей бахмутских казаков.
Есаул принимает дары и говорит:
— Напоследок оглашу свою волю!
Вот и последний гость откланялся. Тогда есаул встал, чтоб огласить на кого пал его выбор, как слышит в дверях какой-то шум и смех.
— Еще один жених пожаловал!
— Пусть войдет, — повелел хозяин. — Сегодня всякий может свататься, коли есть подарок!
Вошел углекоп в простой полотняной рубахе, в полосатых портках, на ногах изношенные сапоги. Стал посреди светелки, снял с плеча пеньковый мешок и низко поклонился отцу и невесте.
Все дружно засмеялись. Потом враз приутихли, будто ожидая чего-то небывалого.
— Честной отец! — ясно сказал угольщик. — Твоя дочка велела мне сделать тебе подарок, но не сказала какой. Было велено, чтобы в этом мешке было высокое и низкое, вольное и невольное, звонкое, но постылое и чтоб сидело это все на холодном и горячем. Я исполнил ее наказ. Но прежде чем показать тебе — пусть любой из женихов угадает, что это. Вели казаку обойти рысью вокруг Сарвиленской горы и за то время покудова он скачет — нехай себе гадают. Кто додумается того взяла, а нет — мой верх!
Задумался есаул. Тут гости шумнули:
— Согласны, гони казака!
Стали тут гости догадки выкликать: и то, и се, и пятое, и десятое… а углекоп головой крутит — Нет! Не то! Уж день ближе к вечеру склоняться начал, а шум и гвалт стоит, как на ярмарке.
— Золото это! Кричит кто-то — Оно и высокое и вольное, и звонкое оно же…
— Да! — смеется угольщик и тяжело поднимает мешок. — Будь у меня столько золота, не светил бы я заплатками на своей одежонке!
За гомоном не услыхали, как прискакал казак. Вошел и выдохнул:
— Все! Окружил гору!
Тихо стало. Есаул кивает:
— Ну кажи подарок!
Опустил парень руки в мешок и вытащил из него степного орла, скованного цепью, и усадил его на черную угольную глыбу. Все понял есаул. С лица сошел.
Отпустил всех кроме углекопа.
— Вижу с умом ты! — сказал он бедняку. Но дочь тебе все же не отдам. Ежели желаешь ее в жены, становись казаком, дослужись хотя б до малого чина — тогда бери! А сейчас, прощай!
— А ежели украду дочь?
— Я ее под тремя замками стеречь буду, а тебя самого, как этого орла в железо закую!
Заплакал бедный человек и ушел в свою темную землянку.
Утром на заре отворила младшая сестра замки — старшую высвободила. Убежали они к Донцу, чтоб на другой берег утечь от лихого отца. Сели в долбленый челн. Едва отошли от берега — погоня. Тогда старшая и говорит:
— Нет, не видать мне счастья! Прощай сестрица!
Бросилась в воду. Закричала меньшая перекрестилась и за сестрой в водоворот ушла.
Нашли утопленниц в том месте, где над Донцом высятся две скалы.
Так и по сей день в народе их «Двумя сестрами» прозывают.
Что ж углекоп? Сказывали, что тот сгинул где-то на рудниках…
А уголь в этих местах и по сей день добывают. Знающие в нем толк люди говорят, что это самый дорогой уголь. Длиннопламенным называется.
См. также
Евгений Коновалов. Байки, сказы и бывальщины старого Донбасса
- Караульщик огневого камня
- Дырявый кафтан
- Атаман
- Шахтерская дочка
- Шубин
- Мария — глубокая
- Деньги От Шубина
- Чудный Иван
- Мышка-полевка и Аришка-аршинка
- Два коногона
- Шахтарчук
- Каменная баба
- Про жадного шахтовладельца и золотистую крысу
- Бархатная злодейка, гремучий дедушка и веселящий понюшок
- Притча об угле
- Чертов палец
- Синий заяц
- Как Митяй землепроходцем стал
- Милое сердце
Евгений Коновалов. Гори, гори его звезда
Евгений Коновалов. Старые шахтерские профессии
