Евгений Коновалов. Чудный Иван
Всяких людей знавала Донецкая земля. Разные были люди: сильные, мудрые, веселые, бесшабашные, себе на уме, злые, добрые, скупые и прочие.
Не в такие уж давние времена, лет сто тому, неведомо из какой губернии объявился на руднике немолодой уже мужичишко. Был он убог, подслеповат и потому годился на дешевые работы. В холодное время ютился он в каютке жалкой старухи, что просила у людей Христа ради.
Весною, когда сходили снега и становилось тепло, бросал он свое вонючее логово и обитал где придется. После шахты мылся в ручье. Хлеб покупал у еврея в лавке и тут же его съедал. Так бы все и было, кабы не случай.
Стоял он как-то дверевым в смене. Это значит — если коногон проедет, то двери следует за ним закрыть. Если их не закрыть, то в забоях воздуху поубудет. Стоять смену зябко и жутковато. За дверью гудит ветер. Если вслушаться в голос ветра, бог знает что может почудится. Вот он воет как в печную трубу, то вдруг станет жалобно скулить, как собачонка. А если под дверь попадет тряпье и зацепится, то станет оно хлопать, трепеща на ветру и издавать звуки на всякий манер.
Тому, кто долго стоит у двери, показаться может, что за ними кто-то хоронится и шепчется с кем-то. Тогда у робкого человека в голове родится всякая ересь и от этаких мыслей пробирает по телу дрожь.
Так вот стоит этот мужичишко у дверей и видит, как вдалеке замигал огонек.
— Кого-то бог несет! — радостно думает он.
Огонек все ближе и ближе, раскачивается. Вот уже человеческая стать видна, шагающая по хлипкой почве штрека.
— Батюшки! Да это сам штейгер — узнает начальство дверевой.
Штейгер вплотную подходит к мужику и подносит лампу к самой его бороденке.
— Это ты, Иван? — говорит он. — Я тебя издали узнал. Коногоны давно лес повезли?
— Да, примерно, час с лишним тому.
Штейгер достает платок, садится и вытирает лицо. Он «в духе» и потому начинает разговор лишь бы о чем.
— Как живешь, Иван?
— Я то ничего, остальные худо!
— А почему так?
— Пьют много, дерутся.
— Кто пьет? Кто дерется?
— Да вот вчерась Николка Машин деньгу пропил в кабаке всю до копья! Женка его уж так голосила. А он, ирод, ей говорит: «Ты в забое деньги эти добывала? Знаешь каково в забое? — и сказавши это, три цебарки угля под кровать ссыпал, да и загнал туда же бабу. — Вот, говорит, каково тебе там, таково и мне! Только тебе посуше. А коли хотишь, сейчас и сырость тебе будет!» Побег за водой, да женка в
окошко утекла!
— Что еще? — спрашивает штейгер.
— Ребят-сирот жаль, да и стариков тоже!
— А еще кого тебе жаль?
— Всех жаль! И в недрах убиенных и вдов их!
— Да ты, я вижу, угодник?
— Не угодник я, а только было бы у меня вдосталь деньги, я бы чистую богодельню воздвиг увечным да старым, а для нашего брата — баню.
— Многовато тебе на все это денег надо! — смеется штейгер. — Это, пожалуй, тыщ десять-пятнадцать золотом!
Помолчали.
— Тут я у вас спросить желаю, — говорит Иван, — насчет золота. Вот, к примеру, мы уголь копаем, а его, то есть, золото, как же?
— Тоже из земли копают!
— А как распознать?
— Желтое оно, и не ржавеет.
— А коли ржавеет?
— Значит не золото!
— Ага! Понятно!
— А много ли надо, чтоб на пятнадцать тыщ?
Тут начальник не выдержал. Расхохотался! Да, ну тебя, уморил!
— А все-таки! — не отстает Иван.
— Если всерьез, то с полпуда надо.
На этом и кончился их разговор. Ушел штейгер.
Только с той самой поры случилось с Иваном что-то. Нраву он был не очень компанейского, а то и вовсе стал людей сторониться. Днями сидит за породным отвалом и вроде бы ищет что-то. Как подойдет к нему кто — прячет от людского глазу то, что в отвале нашел.
У хлебной лавки стали как-то разыгрывать его мужики:
— А что, Ваня, ищешь в породе? Сказал бы нам!
А он серьезно так им отвечает:
— До поры не скажу. Со временем все узнаете!
Подняли тут его на смех, он же в сердцах им:
— Для вас же стараюсь!
Удивились все. Блаженный, что ли? Однако оставили в покое.
Замечают люди, что с каждым днем веселее становится Иван. Если какая молодка от мужа-пьянчужки плачет, подойдет к ней и ласково скажет:
— Потерпи, голубка еще чуть! Скоро все изменится к лучшему.
Старым сулил в скором времени чистое и сытое житье.
Прозвали на руднике Ивана — Чудным.
Неймется, все же любопытным: что же такое затеял Иван?
Был один сорвиголова бутчик Леонтий. Подкрался он к спящему Ивану и стал рыться в его лохмотьях. Глядь: мешок тяжелый-претяжелый. Сунул он руку в тот мешок, а там россыпи железного колчедана так и переливаются в руке, будто золото. Прибежал на рудник Леонтий и всем протрепался, что видел. Все поняли люди: и чудаковатость доброго человека и неумелую его скрытность. Оставили в покое.
Вскоре объявил всем Иван, что идет он в уездный город Бахмут и когда воротится оттуда, начнет он строить для угольщиков баню, а для стариков и сирот богодельню. Грустно глядели рудничные на просветленного человека с тяжелым мешком за плечами.
… А шахту так и прозвали «Чудный Иван».
Не так давно выработалась эта шахта. Кто на ней работал, тот помнит, что в породе часто железный колчедан попадался по виду от золота неотличимый.
См. также
Евгений Коновалов. Байки, сказы и бывальщины старого Донбасса
- Караульщик огневого камня
- Дырявый кафтан
- Атаман
- Шахтерская дочка
- Шубин
- Мария — глубокая
- Деньги От Шубина
- Мышка-полевка и Аришка-аршинка
- Два коногона
- Сказ Сорвиленской горы
- Шахтарчук
- Каменная баба
- Про жадного шахтовладельца и золотистую крысу
- Бархатная злодейка, гремучий дедушка и веселящий понюшок
- Притча об угле
- Чертов палец
- Синий заяц
- Как Митяй землепроходцем стал
- Милое сердце
Евгений Коновалов. Гори, гори его звезда
Евгений Коновалов. Старые шахтерские профессии
