Евгений Коновалов. Шахтерская дочка
Молва о шахтерке Фроське в давние времена далеко шла. Это сейчас о ней запамятовали, а раньше, бывало, на рудниках только и судачили. Множество ходило всяческих побасенок. На каждом руднике заверяли, что было такое как раз в этих местах. Ну да дело не в том, кто где рождён, а в том суть, каково ты прожил и много ль проку людям от твоего бытия на земле.
Жил углекоп. Женка его тихая, смирная баба, всякий год ему по дочке рожала. Когда пятую родила, засмеялись над ним мужики, а ещё через два года и Семикозом в шутку прозывать стали. Бывало, придёт он с «ямки» в свою каютку, глянет на жену, дочерей, зубами заскрипит, сверкнёт глазами и отвернётся. Хотя б один парень, а то всё бабьё! Злость его одолела. Ершист стал — что рашпиль. Жена чуть что, он ей:
— Ты ворс-то дюже не вздымай! Давно вожжа по тебе не гуляла, дык, я зараз удостою!
Уйдет обиженная баба в сараюшко, где козы, и ревет.
Вот один раз, как повечеряли, чует Семикоз, будто кто-то на дворе плачет. Вышла хозяйка, глядит, дитёнок прямо на траве лежит. Стало быть подкидыш. Внесла в землянку. Семикоз ворчит:
— Нашли кому подбросить!
Тут интерес его взял:
— А ну, разверни тряпьё-то! Может, парня бог послал?
Глянул — девочка! Замахал руками:
— Убери, куда хочешь, хоть к становому, хоть в буерак выбрось! Хватит и своих девок!
Унесла жена дитя от мужниных глаз, да в сараюшке и спрятала. Ходит туда коз своих доить, заодно и подкидышку доглядает. Как похолодало во дворе, в землянку взяла. Авось, Семикоз не углядит. Где семь дочек, там и восьмая незамеченной в гурте проживет. А он и вправду ничего не заметил. Так и обошлось.
Прошло десять лет. Семикоз ветшать стал, подобрел с годами. Бывало, затеет в землянке
возню с дочерьми. Они на него налезут, шутя с ног валят, а он, обороняясь, орёт в шутку:
— Караул! Бабье ополчение! Орава!
Смех, шум, девичья воркотня…
Один раз, вот так забавляючись, как зыкнет:
— Бабья рота, стройсь!
Стали в ряд девки. Посчитал их отец, восемь!
— Эй, жена! Я-то Семикоз, а почему девок восемь?
— Да так уж вышло, что восемь, — смеется жена.
— Неужель та самая? А ну, подойди! Ах ты, какая расхорошенькая! Ах ты моя приятность!
На жену нарочито строго прикрикнул:
— Потатчица!
Стал Семикоз потихоньку девок замуж выдавать. Так всех со временем и спровадил со двора.
На шахте артельщикам говорит:
— Разгрузка у меня, братцы, вышла. Одна дочка осталась Ефросинья. Самая пригожая. Вот уйдёт она из дому не знаю, что делать буду. Помру с тоски.
Вскоре занедужил он. Подкралась нужда. Говорит ему приёмная дочь:
— Пойду на шахту наниматься. Породницей. А что? Иные работают, чем я их хуже.
И пошла. Познала тяжкий труд. Вертела она подъёмный вороток, пособляла лошади. Трудилась на выборке, перекидывая породные глыбы. Гоняла в забой лес. Швыряла лопатой вперекидку уголь в печах и просеках, кайловала неподатливую горную породу.
Дивились все:
— Вроде бы девка, а сколько в ней сноровки и силы, чтоб вровень с мужиками стать!
И чудное дело! Иной от тяжких трудов гнётся либо душою увечится, а эта всё краше и пригожее становится. Станом стройна, дородна, а уж лицом красива так, что не только во всей Донецкой округе, а и в иных краях такой не сыщешь. Вот какая была Ефросинья!
Не чаял в ней души малый один из отбойщиков. Звали его Ефрем. Добрый был хлопец, путящий. А она его не замечала. Измаялся, иссох он по ней и додумался. Пошёл к ворожке, чтоб заговорным словом, приворотной одолей-травой повернула она к нему девичье сердце. Ничего из этого не вышло однако.
А сталось так, что никто об том не думал и не гадал. В то самое время по речке Луганке стоял военный полк. Служил в четырнадцатой роте молодой офицер — близкий сродник некоему знатному царедворцу. Увидел он на беду Ефросинью и сманил её в столицу.
Вот привозит он её в Петров град и, значит, своим сородичам её представляет, говоря:
— Жениться на ней хочу!
А те ему:
— Видать степное солнышко головку-то напекло соколику! Чего вздумал! Она-то кто? Подлого роду-племени.
Отослали того офицера в полк, а Ефросинью за пригожий её лик в театр сцены всякие там представлять. Прослыла она в скором времени в этом деле наипервой мадамой. Пошла гулять о ней молва по столичным знатным домам. Дошёл слух и до царицыных ушей.
— Привести во дворец Ефросинью!
Представили. Глянула на неё царица и молвит высокое слово:
— Быть ей во дворце при личной её державной особе!
А надо сказать, что во времена те развесёлое житьё было в монаршем доме. Маскарады, шутихи, забавы да развлечения. Надоело это простой девушке. Не по ней такая жизнь. Загрустила. Ефрема вспомнила, того самого, что сох по ней.
…А что же Ефрем? Как только прознал, что девка в столичном городе проживает, так и подался туда же. Крепка была любовь шахтёра.
Ходит по городу, по пристанищам, по всяким присутственным местам, всё про Ефросинью выспрашивает.
Никаких следов. Как в речку канула. Не скоро, трудным путём всё ж прознал, где она. Высоко залетела! Как свидеться?
День и ночь, в непогоду простаивал он у дворцовой ограды может, и покажется невзначай. Приметил его караульный. Начальству докладывает:
— Стоит-де человек у ограды денно и нощно, не злодей ли?
Взяли Ефрема под стражу. Допрашивать стали. А он одно:
— Вам не скажу, хоть убейте, а скажу только одной государыне. Дело у меня не государственное, но сердечное.
Приходит караульный офицер к высочайшей:
— Взят человек. Кто такой — неизвестно. Хочет предстать пред вашей светлостью!
— Выпороть и прогнать!
— Слушаюсь!
Как стал тот офицер уходить, улыбнулся:
— Дело у него, сказывает, сердечное.
— Сердечное? А ну постой! Это забавно! Давай его сюда!
Всё рассказал Ефрем государыне. Ничего не утаил.
— А она знает, что ты её ищешь?
— Откуда же ей знать!
— Ну ладно, — говорит царица. — Сегодня вечером я велю, чтоб из-за полога к тебе по очереди сотни женских рук тянулись. Коли угадаешь её по руке — твоё счастье. Не сумеешь — поди прочь!
В тот же вечер угадал таки по руке Ефросинью Ефрем. Дивилась немало государыня:
— Как это можно по руке человека определить!
Любопытство её взяло.
— А это просто, — отвечает угольщик, — у всех руки белые, холеные, а у неё рука натруженная. Вот мозоли и до сей поры не посходили. А главное, меточки шахтерские отличать надо. Не простые это меточки, угольные. Коли угольком по руке — саданёт считай, на всю жизнь синей отметиной останется.
Допытывается государыня у Ефросиньи:
— Сознайся по совести, где тебе краше: здесь или в степной стороне?
— Не прогневайся, матушка, за правду, отвечает та. В гостях хорошо, да дома лучше.
Отпустила она их с богом домой в степную сторонушку. Нарожала Ефросинья Ефрему семерых сыновей, и был он за то прозван на руднике Семибратом, а коли в наши дни повстречается шахтёр с таким именем, значит, глубок его родовой корень. От Ефрема и Ефросиньи.
См. также
Евгений Коновалов. Байки, сказы и бывальщины старого Донбасса
- Караульщик огневого камня
- Дырявый кафтан
- Атаман
- Шубин
- Мария — глубокая
- Деньги От Шубина
- Чудный Иван
- Мышка-полёвка и Аришка-аршинка
- Два коногона
- Сказ Сорвиленской горы
- Шахтарчук
- Каменная баба
- Про жадного шахтовладельца и золотистую крысу
- Бархатная злодейка, гремучий дедушка и веселящий понюшок
- Притча об угле
- Чёртов палец
- Синий заяц
- Как Митяй землепроходцем стал
- Милое сердце
Евгений Коновалов. Гори, гори его звезда
Евгений Коновалов. Старые шахтёрские профессии
